Журнал День и ночь - Автор неизвестен

Стынущее дерево у бедного окна

1.Ли Бо вернулся либо это больходила по воде ко мне спинойи реки были долгой тишиноюЛи Бо вернулся чтобы стать одной

там где дожди у Бога в рукавахон видел он шептал они отвесныи что-то странное об островахи детстве

2.когда поёт непреднамеренно странапорезанные страшно прятать пальцыон говорил но зажили слова

и оборачивается словарьв косых снегах слетевшихся от Богаслова как лодки прорастающие в лёди вот уже не видно этих лодока дерево корнями небо пьёт

«…единственное тёплое теченье»

С. Ивкин

а на земле где пламя шелестити время пьётся долгими глоткаминаутро восковой ребёнок спитраскинув руки в воздухе над нами

пустая деревянная страназвучит как рифма будущего крикана первый вдох она белым-белана выдох незнакома безъязыка

как парашют наш круглый потолокисписан нерассказанными снаминесёт его прозрачными рукамиребёнок оставаясь между строк

длится молчание в лицахстолько-то лет

изо рта высыпаются птицыкаменные и нет

слов легковесных воду яГосподи лил водой

Там никого кроме голубясказанного Тобой

вполголоса вдоль голого мостагде рыбы моих пролитых молитвшептали нам осталось нам до стаи реки заколоченные встык

на гнёзда улыбается водаи ходит по разбитым и причаламголод оглянувшийся когдаоправдываясь говорит сначала

ему несут сколоченные изеловые хлеба с одним и тем же словомтакие берега что к ночи добралисьи со слезами ел он хлеб сосновый

теперь один невидимый для всехшатаясь новорожденным трамваемидёт (плавник приподымая вверх)и круглый лоб на воду опускает

я стынущее дерево у бедного окнаединственное где молчание легчайшепроваливаюсь в сон и глиняна стенагде тонкие рябины у воды пропащивисят слепые сны по лестницам у стеня верую в кругом расставленных крылатыхсквозной петлёю слов затянется на мневенок их рук протянутых куда-то

доплыви до меня в темнотетак углём на бумагуосыпаются линииплотно ютятся по кругуа уголь отточен неровноони направляются к югукатятся рядышкомранами плачут бескровнои я их одна стерегумои сны меня водят по кругуиз которого некуда плытьдаже если испишется угольлюбитьэто дар пить с ладонидай руку

звук целится в тебя когда рукам свинцовотвоим ста головам прохладно у вискапереводимо все от слова и до словано птичьего не помня языка

я за тебя (молчать) боюсь но зрячая доя прохожу насквозь закрытые домане зажимая рта на что не хватит воликогда зима

я раскололась выходя из телазабыла о себе (читай: о смерти)прокрустова доска белее мелакоторым чёрный снег рисуют дети

горловая песня мёртвая петлястой на честном месте не тесни меня

этот воздух ранен сталью звуковойкрай родной мой ровной раны ножевой

заболело нёбо небом языкатак темно у Бога но бела рука

покрывая землю иней нелюбвив теменную темень выпорхнет лови

соловья на салохлеб на валуны

недосол обычный на столе страны

горловая песня мёртвая петлязатяни потуже только не меня

разведя колени вплоть до поколенийпо колено в дыме ходимговоря

отчего ты горишьдеревянный пустой вокзаля встречаю дождия вхожу в них как в кинозалгде собаки живути рядами летает войгде кого-то несутулыбается как живойпривыкая к зимечто не снилась ещё а ждётс кем об этом вдвойненедоговорить найдётисходя как ни в чёмв тихий почерк вобравший стыдмы по кругу речембестелесно почти навзрыд

от камень выронившей рукихожу прудами кругами руквода расступится на кругиищу глазами на небе крюк

четыре стороны хоть кудапрости Марина я не о томберёт беда и ведёт бедав наполовину забытый дом

пустого слова не бередитвоя ли чаша другим легкаиди на дым ибо дым в грудиполна ли память а коротка

стеклянный дом из белой немотына тонком стебле

прозрачный дом распахнутой водыводой колеблем

ты засыпаешь потолок струитсяструятся нити

из темноты сплетённые страницына свет несите

меня одну плывущую по швуподводных окон

снаружи сон похож на ультразвукна цепкий кокон

из нитей страха игл и обидводой колеблем

новорождённый дом ещё не спитещё не слеплен

пристально молчитласточка на каменьдевочка поётглядя в темнотугде-то посредисеверных названийя тебя как веру обретупоезда везутмёртвые деревьяпоперёк странывдоль живых берёзя прочту тебякак стихотворениетихо затвержуи проснусь от слёз

г. Новоуральск

Владимир Беляев

Ре минор

Тревожный воздух железнодорожный.За лесом гул, и свет зелёный дан.На лавочке в солдатиков играетребёнок ростом с папин чемодан.

А ты, дурак, недельную разлукупереживаешь чуть ли не до слёз.Смакуешь грусть. Ты даже не заметил —малыш тебе солдатика принёс.

Так скорый мчится мимо полустанка,где жизнь твоя в сандаликах стоити ест пломбир за двадцать две копейки,перебивая сладким аппетит.

Так учили курить взатяг —вбираешь дым, говоришь «ап-те-ка».Позже — девочки, дискотека,дешёвый коньяк в канистре.Бюстгальтер — на люстре.В общем, бардак.

Как разложить это все по полкам?Как совместить с тем опытом,о котором — только намёком,только шёпотом?Вот ты поставил себе задачу,и сразу — уйма хлопот.Читатель требует мороженое на сдачу,на третье — компот.

Найдёшь в себе силы сказать «нет»,выйти из кухни, из магазина?Ведь поэзия — это свет,а не потребительская корзина.

И ты выходишь в уютный дворик.Думаешь — здесь легко?Курит на корточках дядя Боряв рваном трико.Ладит скворечник дядя Серёжа,сам с собой говоря.Ты ведь хотел быть на них похожим…Зря.Твои одногодки — Антон и Катя.У Антона — новый значок.У Кати — модное платье.Завидуешь им, дурачок.

вот уже собраны листья, как личныеутром разбудят, выведут на мороз.какие увидишь лица, кем будешьты знаешь ответ, но не на этот вопрос.

все близкие там, где память — ещёгде всяких диковинок полон июньскийжук на ладони, жасмина белое пламя…зима — больничный пустой коридор.

тот коридор, который впервые покинув,увидел, как солнце прячется в облаках.это сегодня ветер толкает в спину,а тогда — несли на руках.

Снова северный дует, колдует -наугад открывает тетрадьи осеннюю тему диктует:«Почему я боюсь умирать».

Снова несовершенство разлукиначинается с красной строки.И вдыхают хрустальные звукина скамейке в саду старики.

Заучив пунктуацию улиц,орфографию чащи людской,я вот так же, кряхтя и сутулясь,через парк побреду на покой.

И никто мне не скажет «до встречи»,и замкнётся за мной алфавит.Только тишь, недоступная речи,только мраморных слов монолит.

Так зачем в этом розовом светеотшептавшие листья горят,это дерево, облако, ветерговорят, говорят, говорят...

азбука леса — крестики, точки, тире.считываешь следы, застывшие в январе.знак превращается в звук, и со всех сторонразноголосица галок, синиц, ворон.люди прошли здесь или ещё пройдут.люди всему названия раздают.каждый пытается песню свою нести.снежные горы на млечном встают пути.там облака выдыхает холодный бог.сон его так непролазен и так глубок,что в буреломах, расщелинах этого снамузыка нам просторна, а речь тесна.

Но я живу — и жизнь моя легка,как свет в конце, как вдох издалека.И тени убегают с потолкавоскресной спальни.

И время застывает на стене,пока я таю в медленном окне,пока ловлю в небесной глубиненапев пасхальный.

И нет уже ни страха, ни вины.И только — мир с обратной стороны,где проросли ромашковые снысквозь одеяло.

И я звучу — на радиоволне,на парапетах в птичьей толкотне.И все антенны тянутся ко мнеи ждут сигнала.

Ре минорэта музыка,как стеклянный рождественский шар,но внутри — настоящий декабрь,всё настоящее — небо и город под нимподнимают шлагбаум. из ворот выезжает повозка.неуклюжая лошадь бредёт по булыжной дороге.отозвавшись на скрип колеса,с ветки вспорхнула ворона — падают белые ноты…так негашёная известь летит в могилу…и разбивается вдребезги пойманный свет.

Иди за мной черёмуховым снегом,иди за мной сиреневым дождём,пока ты не придуман человекоми не рождён.

Иди и просыпайся лепестками —и времени, и месту вопреки —на плачущую девушку, на камень,на черепки.

Иди и не придумывай — могли мыотдать себя унылому божку?В каком аду нас вылепят из глиныи обожгут?

ПесенкаТам, где позднее окнов ранний сад отворено,где на лавочке зелёнойвянет красное вино,где сверчковая гульба,светлячковая гурьба,ходит-бродит взрослый мальчикс детской песней на губах.

Тают сладкие слова.Зреют горькие слова.Скоро-скоро в синем небевспыхнет жёлтая листва.Мышь затихнет, жук заснёт,в нору спрячется енот,и заплачет старый мальчик,испугавшись новых нот.

Полно слёзы лить, старик.Улыбнись скорей, старик!Ты забудешь летний щебет,ледяной вороний крик.Не красива, не страшна –всех укроет тишинатам, где жизнь не различима –где не названа она.

Да забудь ты про всех, и примерь пятистопный анапест —хоть затаскан уже, хоть слегка, так сказать, длинноват.Без оглядки шагай, — зацелован и пьян, разухабист, —и дерзи, балагурь, улюлюкай, рифмуй наугад.Признавайся в любви той затейнице, девочке Тае,чья подробность одежды болтается в пятой строке.Но затянешься словом «аптека», и юность растает.Снова детство, деревня. Родные стоят вдалеке.Слышен грохот ведра, разгоняется ручка колодцас нарастающим гулом у глупой моей головы.Кто зовёт и отводит меня, кто так тонко смеётся?Поднимается ветер. Теряется в шуме листвыголос слабый второй, призывавший на месте остаться.А тогда бы, представь, на секунду поверить ему.Что ты плачешь, дурак, — здесь по тексту нельзя разрыдатьсяи признаться в бессилье своём — никому, никому.

Видишь, пристань укрыта плакучей ветлой —дачный август забытого года.Там подросток склонился над чёрной водой,будто в поисках чёрного ходаиз опасной, запутанной, длинной, чужой.Оглянись — по своей и короткойон шагает с простой среднерусской душой,щеголяя испанской бородкой, —через гулкий, заросший акацией двор,улыбаясь студенткам и вдовам.Сам себе донжуан, сам себе командор —семафорной звездой околдован,что, лукаво мерцая, вела наугад —в Волгоград, в Элисту, или в Ровно.Вот в саду сновидений построились в рядвсе его галатеи петровны.Вот старик наблюдает за поздней баржой,уходящей по лунному следу.Он бы также ушёл — по желанной, чужой,бросив камешек в сельскую Лету.Не сумевший принять эту жизнь, как намёк,что он видел в туманном пределе?Между гипсовых статуй блуждал огонёки терялся в цветах асфодели.

г. Царское Село